Патафизический фокус Альфреда Жарри, на издыхании XIX века оплодотворившего французскую культуру пьесой "Король Убю, или Поляки", открыл дорогу целым поколениям нового (анти)искусства. Протест и парадокс сплелись воедино и уже не воспринимались по отдельности. Так родилось то, что мы называем бесчеловечным театром. Эпатаж, деструкция и профанация, слепой бунт, не знающий ограничений. Трагическое и комическое, отныне существующие как полноправные, равновесные начала. Не выхолощенной сентиментальной трагикомедией, а совсем, совсем по-другому.
Итак, театр без человека. Отталкиваясь ногами от надменной физиономии Жарри, мы взмываем ввысь, чтобы рассмотреть все без ретуши и умолчаний. Под безжалостный смех ранних модернистов Дада (Тцара), театра жестокости (Арто) и ОБЭ-РИУ (Хармс, Введенский), продираясь через их последователей в лице Виана, Топора и Аррабаля - к антитеатру Олдисса, комедии кошмара Гомбровича, глупому и злому театру Mindless Art Group и Вадима Климова.Андре Бретон утверждал, что "существует некая духовная точка, в которой жизнь и смерть, реальное и воображаемое, прошлое и будущее, выраженное и невыразимое уже не воспринимаются как понятия противоречивые". В описании этой точки мы каждый раз вынуждены узнавать бесчеловечный театр.
