Для очередного, сдвоенного, выпуска, озаглавленного
«Литература-советская», наибольшее значение имеет вопрос, поставленный
относительно повседневности, социальной чувственности, антропологии и
культуры советской эпохи. Дело, разумеется, идет не только о литературе.
Но литературе как социальной практике (одновременно стремящейся к
асоциальности) в частности и политической речи вообще в советском
обществе во всех случаях действительно отводилась особая роль, поэтому в
заголовок значительно дисциплинарно расширенного номера вынесена все же
именно такая формулировка. Кончено же, в советское время имела место не
коммуникация, хотя бы и художественная, но еще именно литература.
Поэтому диффузное понятие «литература-советская» призвано не
экзотизировать конструкцию советского субъекта, отвечавщую этому
логоцентрическому положению вещей, но высветить чрезвычайную
медиатизированность современного культурного сознания.
Литературу-советскую невозможно мыслить без этого предиката, потому что
она разительно отличается своей функцией с тем, что принято считать
литературой в «нормальном агрегатном состоянии». Литература, созданная
за годы существования Советского Союза людьми, так или иначе с ним
связанными, волей-неволей оказывается частью большого универсалистского
проекта, а не частным примером проекта чисто литературного. Даже в тех
случаях, когда литература «имеет место» как будто бы не благодаря, а
вопреки «всему советскому», она имеет своим (негативным) истоком
необходимость соотноситься или критиковать (по-разному и разное), но
всегда при этом находиться в пределах общей судьбы. Однако эти оговорки
ни в коем случае не должны быть поняты как что-то извиняющие или
оправдывающие литературу. Напротив, они очерчивают ту ситуацию, в
которой она должна быть не меньшим, но большим, чем «просто литература»
(ср. «все остальное — литература»). Поскольку довольно быстро становится
понятно, что некая проблематика сшивала всю «литературу-советскую», мы
задаем вопрос: что за функцию выполняет граница между так называемыми
«официальной» и «неподцензурной» советскими литературами, проводимая и
выгодная сегодня прежде всего новой номенклатуре (пусть и не вполне
победившей старую)? А коль скоро эта борьба за определения продолжается
(пусть в ней и нет однозначно привлекательных сторон), возможно,
наиболее ценным сегодня было бы разобраться с тем, что из себя
представляла литература-советская в общем виде, в разных сегментах
которой «шла борьба скорее между разными — прогрессивными и реакционными
— сторонами советского, чем между советским и антисоветским».Именно
способности помыслить литературу как практику письма, выходящего за
пределы легитимного и комфортабельного пространства салона, настоятельно
требует момент.
Этот новый опыт возвращения истории и,
следовательно, неотступная потребность распознавания и критики идеологии
уже у дверей. Новый номер «Транслита» должен был выйти в конце прошлого
года, но декабрь 2011-го оказался отмечен процессами, важность которых
если не превысила срочность других дел, то, во всяком случае, заставила
каждого иначе отнестись к его «обычному делу», снова поставив вопрос о
сближении серьезной теоретической работы с актуальной общественной
практикой.